LIMANOV AL

«Ромео и Джульетта», самая волшебная история о любви в европейской культуре, появилась на свет в девяностых годах 16 века. 

Всего 20 лет минуло с Варфоломеевской резни, поразившей всю Европу. Анри Четвертый еще не успел издать примирительный Нантский эдикт, английские пуритане только начали бороться за влияние при дворе Доброй Бесс, в Риме за полтора года сменилось пять пап и наконец Климент VIII благословил утренний кофе и тот начал победное шествие по миру. 

Тициан, Веронезе и Тинторетто уже завершили долгое Возрождение, а Рубенс только готовится открыть эпоху барокко; Борис Годунов из-за спины своего зятя еще пытается вести экономические реформы, не подозревая, что через несколько лет все будет стерто Смутным временем; великому Ришелье не исполнилось и 10 лет, а лепантинский ветеран Сервантес уже сидит в севильской каталажке за растрату и грезит борьбой с ветряными мельницами. 

Италия и Франция едва-едва распробовали насквозь средневековую, карнавальную комедию  dell'arte, а в Лондоне тридцатилетний поэт-драматург вдруг, после нескольких комедий и хроник, создает историю двух беззаветных Дон Кихотов любви, двух подвижников абсолютно поэтического и вольнодумного чувства, чувства, которого еще не знал ни Старый, ни Новый Свет. 

Первый раз я испытал изумление, столкнувшись с проникновением в высокую академическую науку низкой, почти площадной социально-политической мысли в 1990 году, читая заметки об Аристотелевом фаталистическом аргументе доктора философии, логика Александра Карпенко. 

Казалось, что это какое-то фантасмагорическое faux pas, что это абсолютно непристойно – вот, только мы говорили о возможном синтетическом тождестве «и» и «или», а теперь вдруг обсуждаем грехи тоталитаризма и партийной дисциплины. И поневоле закрадывается мысль: а если столь наивно и профанически мы говорим о власти и обществе, о социально-политических коллизиях и их внутренней логике, то не значит ли это, что и в рамках нашей оригинальной темы, в рамках логики и философии мы столь же непоследовательны, истеричны и суетливы?

Слегка примирили меня с этим слабо логичным жестом философа откровения свщмч Епифания Соловецкого, который искренне сокрушался своей глупости и душевной распущенности, которые после серьезнейших пустынных откровений погнали его на Москву, «истину царям с улыбкой говорить». В смысле, объяснять помазаннику как он неправ по жизни. 

Но еще надежнее рассеяли мои недоумения письма Дениса Фонвизина из Франции, где он, почти в том же, что и я, изумлении, рассказывал как видные французские ученые (философы, можно сказать, даже энциклопедисты) охаивают друг друга и распихивают, в борьбе за право вознести хвалы какому-нибудь состоятельному вельможе и урвать кусочек вольного бюджета. 

Конструктивные особенности психологии и социологии человеческого мира

Третья записка из серии #немогумолчать . (Первые две Заратустра пока не позволяет обнародовать. А эту можно.)) 

У Вадима Шефнера в рассказе «Скромный гений» есть прекрасный образ, с помощью которого хоть в малой мере можно отразить уровень глупости теоретического обоснования последнего проекта DARPA в области ИИ — GAILA. Один из второстепенных героев, инженер Петя, изобретает устройство для вскрытия консервных банок, которое займет целый квартал в центре города. Туда должны приезжать домохозяйки и холостяки, чтобы послушать музыку, сходить в парикмахерскую и т.п., пока многотонный агрегат трудится над тысячами банок, плывущими по конвейерной ленте. 

Разъяснение вещественного наполнения (реализации, воплощения) некоторых терминов. 

Напомним, мы говорили об элементах группы 1 системы A, что это такие элементы, которые резистентны к воздействию B. Соответственно, говорили также, что есть элементы групп 2,3 и 4. 

Надо понимать, что условное именование «элементы» не отражает сути. Фактически, резистентные элементы – это в достаточной степени устойчивые структуры, которые так организованы, что почти не меняют основных своих свойств/характеристик в процессе взаимодействия с условным B-воздействием. Иначе говоря, их структура обладает такой инертностью к внешним воздействиям, что позволяет сохранять 85% и больше собственного объема.

Повторение, как известно, мать учения, а вот многократное, на разные лады повторение – отец понимания. Ведь учение, как хорошо известно, еще ничего не гарантирует. 

Так что поговорим снова о генезисе понятий, сущностей, объектов, семантик и т.п. 

Для меня теневые формы реальности – это те варианты события/развития, которые могли бы быть, но не произошли. Это те свойства объекта, которых у него нет, но они могли бы быть. На самом деле они все-таки есть и обладают довольно сильным влиянием на реальность воплощенную. 

Адаптация, теория адаптации, адаптации к адаптации… что это, все-таки, почему и о чем? 

Приспособление. Да, такое вот приспособление, которое может поменять самое суть приспособляемого. Сразу или постепенно, радикально или слегка. Одних только теорий эволюции, которые эти частности классифицируют и по разному объясняют, уже изрядно, не меньше пяти набирается. А я тут еще с адаптацией… 

Дело тут вот в чем. Мне не нравится термин «эволюция». Он слишком человеческий, в смысле, антропоморфный. В него заложена порочная идея прогресса, которую эпоха Просвещения совершенно бесцеремонно пихала повсюду. А меня этот гламурный и разом пуританский прото-позитивизм раздражает своей заведомой ограниченностью. 

Сумма именований объекта/события как будто бы может частично отразить его суть. Ну да, вроде бы так. Набираем кучу синонимов, очерчиваем большое семантическое гнездо или поле и – оп! – видим объект. 

На самом деле, не совсем так. И даже совсем не. Эти именования не только не отражают полностью физиономию объекта, но еще и маскируют ее.